Этот путь к правде, от славословия и фальши до осознания горькой действительности, прошел поэт и прозаик Александр Яшин. В марте исполняется 100 лет со дня его рождения. Его имя сегодня основательно забыто, и необходимо вспомнить его поучительную жизнь и творчество.
 
Льва Яшина помнят - один из лучших вратарей мира, а вот писателя Александра Яшина - только знатоки. А в 50 - 60-х годах прошлого века его имя звенело и будоражило многих. Маленький рассказ "Рычаги" (всего-то 10 страниц машинописного текста) вместе с романом Владимира Дудинцева "Не хлебом единым" и очерком Федора Абрамова "Вокруг да около" явился знамением времени, взорвал тишь благостного социалистического реализма.
 
Вениамин Каверин о Яшине: "Он ничего не умел и не хотел скрывать". "Мучающийся вологодский правдолюбец с неистовыми раскольническими глазами"(Евгений Евтушенко).
 
Типичная судьба того времени: сельский паренек, ставший столичным поэтом. Легко поднявшийся на социальном лифте наверх.
 
Александр Яковлевич Яшин (настоящая фамилия Попов) родился 14 (27) марта 1913 года в деревне Блудново Вологодской губернии. Безотцовщина (отец погиб в Первую мировую войну). Семья бедствовала, и мальчику Саше выпали все тяготы тяжелого крестьянского труда. Но он выдюжил и окреп от всех трудностей. В 1931 году окончил педагогический техникум и стал преподавателем. О тех годах вспоминал в стихах: "В голоде, в холоде,/ В городе Вологде/ Жили мы весело -/ Были мы молоды..." И печальный вздох в конце: "Ах, до чего же/ Были мы молоды!"
 
Затем Север, и там, в Архангельске, в 1934 году вышел первый сборник стихов "Песни Севера" (Яшину - 21 год). Далее Москва, Литературный институт, второй сборник "Северянка". Вступил в партию. Как политработник и военный корреспондент участвовал в Великой Отечественной войне. В дневнике (а Яшин вел дневники постоянно) он записывал: "22 июня 1941 года. День нападения Германии на Советский Союз... Надо приготовиться ко всему. Я все еще нахожусь под обаянием "Войны и мира" Л. Толстого. Решил быть на войне, все видеть, во всем участвовать. Сейчас будет делаться новая история мира, и тут бояться за свою жизнь стыдно. Надо быть впереди, быть везде, чтоб после, если останусь жив, не было стыдно за себя и жалко, что в такое время я что-либо упустил. Николай и Петя Ростовы и Пьер Безухов - образцы для меня. Я их вижу как живых".
 
Александр Яшин честно выполнил свой воинский долг и в послевоенную пору был полон надежд, что все сложится хорошо. В 1949 году он выпустил поэму "Алена Фомина" и получил за нее Сталинскую премию второй степени.
 
Все ладно и замечательно? Другой на месте Яшина купался бы в лучах славы, но самодовольством он не страдал, точнее говоря, оно было вначале, но Яшин его медленно и мучительно изживал из себя. В дневнике он честно писал: "А как писатель лауреатская вещь? Ходил пешком по родной земле - поэма в рюкзаке, но прибавлял в нее на остановках... совсем не о том, что видел. Жизнь как бы текла мимо меня..." "Алена Фомина" - это поэма об образцовом хозяйстве, об идеальном острове благополучия среди моря нищеты и бесхозяйственности. Другими словами, Яшин клюнул на удочку социалистического реализма, написал не о жизни, какая она есть, а о жизни, какой она должна быть.
 
Своему другу признавался: "Получил я премию за "Алену Фомину", купил "Победу" и поехал к землякам-вологодцам. Хвастаться. Собирать дань славы. Приехал, а там голод... До сих пор как вспомню, так и краснею!.."
 
Выступая на 2-м Всесоюзном съезде советских писателей в декабре 1954 года Яшин говорил с трибуны: "Нельзя сказать, что мы все поголовно не видели сложностей в жизни послевоенной колхозной деревни. Но мы бежали от них..."
 
Бежали, закрыв глаза, бежали от горькой правды. В душе Яшина уже давно велась борьба, как писать: правдиво или фальшиво, лакируя жизнь? Он сформулировал это так: есть мертвые стихи и есть живые. "Мертвые стихи - это повторение азов, зарифмовывание готовых фраз. Живые стихи - те, в которых бьется живое человеческое сердце и чувство".
 
"Мертвые стихи" заполнили почти все первые сборники Яшина, пафосные и ложноромантические, - "Земля богатырей", "Советский человек", "Свежий хлеб".
 

Позднее Яшину было стыдно за такие стихи - о Сталине, о Волго-Доне, о целине. Вот его герой, паренек, окончив ФЗО, получает направление на строительство Волго-Донского канала, и сверстники завидуют ему: "Везет,/ И везет же человеку в жизни!/ Чуть из школьных вырвался ворот/ И уже на - на стройку коммунизма!.."
 
Сегодня можно удивляться всему этому, но тогда действительно пафос труда ощущался всюду - пропаганда не зря ела свой хлеб!.. Воспевание героических будней - не один Яшин занимался этим "пением". Так пело большинство советских поэтов. Пели, не испытывая ни сомнений, ни мук совести. А Александр Яшин еще в предвоенные годы стал задумываться, а правильно ли все это? И откладывал в сторону очередной жизнерадостный опус: "Не затем я молчу,/ чтоб скрываться, -/ в нашей жизни хочу разобраться.../ На людей не ропщу/ и у неба ничего не прошу./ Правды мне бы!"
 
И Яшин начал долгий и мучительный путь к правде: "Прости меня, мама, прости, что пусто в твоей избе, а я это вовремя не заметил. Прости, что я не заметил, что ноги твои отекли, что пальцы на руках скрючило от работы. Прости меня, поле, за неурожай, за пустоши, прости меня, моя родная земля, я должен быть здесь для того, чтобы видеть и обо всем рассказать другим, а я долго на все закрывал глаза".
 
Это уже совсем другой Яшин, обновленный, сбросивший прежнюю кожу: "Я как будто родился заново, легче дышится, не солгу, - ни себя, ни других обманывать никогда уже не смогу..."
 
На смену псевдоромантику Александру Яшину пришел другой Александр Яшин, вологодский правдолюбец.
 

Новый Яшин сказал жесткие и весомые слова в рассказе "Рычаги", появившемся в альманахе "Литературная Москва" в 1956 году. Как написал современник, рассказ произвел впечатление разорвавшейся бомбы и вызвал изумление, недоумение, озлобление, открытое негодование, восхищение и полный восторг - весь спектр человеческих чувств.
 
"Рычаги" - это метафора, с помощью рычагов власть манипулирует народом, навязывая ему свои указания, что надо и как надо делать, и никакой инициативы. Только послушание и вкалывание. Герои "Рычагов", собравшиеся на партийном собрании, сетуют, что "все земное, естественное исчезло...", и тоскуют о правде:
 
" - Правду у нас в районе сажают только в почетные президиумы, чтобы не обижалась да помалкивала, - сказал бледный Коноплев и бросил окурок в горшок.
 
Ввернул свое слово и Щукин: - Правда нужна только для собраний, по праздникам как критика и самокритика. К делу она неприменима - так, что ли, выходит?"
 
Пришедшие на партсобрание "поносили казенщину, бюрократизм, буквоедство в делах и речах". На какие-то час-два говорившие стали "людьми, а не рычагами".
 
Я перечел этот рассказ, готовясь писать о Яшине, и ничего не нашел в нем опасного и революционного, но тогда, в 1956 году, это действительно была бомба: о какой еще правде говорит Яшин? И тут же ему приклеили ярлык "очернитель" и посоветовали снять "черные очки"!
 
Такой же взрыв критики вызвала небольшая повесть Яшина "Вологодская свадьба" (1962). И снова в писателя полетели критические стрелы: клеветник, он исказил нашу светлую, счастливую, культурную жизнь! И опять ничего особенного не изобразил Яшин в своей "свадьбе": жених приехал за невестой не на тройке с бубенцами, а на самосвале, ну, напился вусмерть, ну, захмелевший старик подходил к каждому на свадьбе, вынимал вставную челюсть и хвастал ею, какая она расчудесная, ну, и т. д. Картинки реальной жизни. Нет! - грохотала критика, - сплошное очернение!
 
Тяжело пришлось Александру Яшину отбиваться от незаслуженных обвинений. Но изменить правде он уже не мог, и все его последующие стихи и рассказы были полны точных жизненных наблюдений и горьких примет действительности. Он все больше ценил природу, простые человеческие отношения, все чаще возвращался к "проклятым вопросам бытия". Его постоянно терзали сомнения:
 

Гамлет не Гамлет, но человек размышляющий и очень рефлексивный, Яшин не находил себе успокоения. "Пишут, пишут... А все сводится к четырем словам: жизнь, смерть, правда, ложь". Вот с ложью Яшин неустанно сражался, боролся против хищнического чиновничьего произвола. Его дневники полны исповедального огня: "Всю жизнь ходим по цветам, а как их назвать, не знаем. Слушаем птиц, а какие они - не видели. Пеночку от серебристого чеканчика отличить не можем". Или вот еще: "Сколько радостей на земле, и какую ни назови - все лучше, чем лежать в земле..."
 
После страшной беды - гибели сына - Александр Яшин перестал писать: горе схватило его за горло. "Трудно представить что-либо более печальное, - писал Яшин из больницы своим товарищам, - чем подведение жизненных итогов человеком, который <...> осознает, что он не сделал и сотой, и тысячной доли из того, что ему было положено сделать. Думать об этом необходимо с первых шагов литературной жизни. К сожалению, понимание этого к большинству из нашего брата приходит слишком поздно, когда уже разболтанность, тяга к разного рода утехам, к "клубному шмыганию" берет верх над трудолюбием, над творческой страстью". Эти слова Яшина уже тогда воспринимались как завещание.
 
Из-за тяжелой болезни Яшин многое не успел написать из задуманного и уже начатого. Мечтал он о романе, о драматической истории крестьянской семьи и даже название придумал "Для кого строился дом".
 
"С горем не в силах справиться,/ В голос реву,/ Зову./ Нет, ничего не поправится./ Из-под земли не явится./ <...> не наяву./ Так и живу./ Живу?"
 
Умирая, уже в конце апреля 1968 года Яшин прислал в Московскую писательскую организацию коротенькое письмо коллегам: "...Писать надо, друзья мои! Писать о том, что хочется и как хочется..."
 
В последнюю ночь в бреду Яшин выкрикивал: "Не отдамся! Не отдамся!.." До этой ночи пытался себя успокоить:
 

Александр Яковлевич Яшин умер 11 июля 1968 года в возрасте 55 лет. Произошла, как говорится, смена поколений. На этот счет у Евтушенко есть печальные строки:
 

Михаил Аркадьевич - это Светлов. Ушли таланты. Ушли истинные воины русской литературы. Что касается Александра Яшина, то он был одним из ярких представителей так называемой деревенской прозы (Яшин, Астафьев, Белов, Евгений Носов, Личутин, Шукшин и другие). Сегодня можно сказать: нет деревенской прозы. Нет и самих русских деревень. Разоренные их части доживают последние дни. Исчезли колхозы. Фермеры приживаются с трудом. Незасеянные поля. Коттеджи потеснили берега рек и речушек. Леса вырубают. Народные традиции забыты. "Духоборов все меньше, - как писал Яшин. - Крохоборов все больше".
 

Так писал и завещал нам Александр Яшин. Долгая и добрая ему память...

Источник: Московская правда — Книга в Москве. — 2013. — 14 03. — № 53. — С. 2.