Будучи выходцем из Зеленой Слободы, из самой гущи народа, он всегда был неотъемлемой его частью. Человеком, которого любили, которому верили. И дело не только в том, что Иван Петрович Рыжов снялся более чем в полутора сотнях картин, среди актерской братии, <…> вы не найдете человека, который сказал бы о нем не то что плохое слово - остался равнодушным при одном упоминании его имени. Скажешь: дядя Ваня, и все понимали: речь идет именно об этом седоглавом, светлоглазом, всегда приветливом и улыбчивом человеке. И что очень важно - очень мудром, глубоко знающем жизнь. Рыжов принадлежал к легендарной плеяде актеров советского кино, истинных народных артистов, чьими именами сегодня названы улицы, вузы, училища, пароходы, - Герасимов, Макарова, Крючков, Меркурьев, Ладынина, Орлова, Целиковская, Рыбников, Глебов, Чирков, Борисов... Пусть и не с главными ролями, но в каждом своем сыгранном эпизоде запоминавшимся порой больше, чем главные герои картины. Потому что был необычайно естественным и правдивым в кадре. Василий Шукшин, друживший с ним много лет, постоянно приглашал Рыжова в свои фильмы. Начиналось все с ленты 1964 года "Живет такой парень", где Шукшин был и автором сценария, и режиссером. <…> В своей последней картине "Калина красная" роль отца Любы Шукшин писал специально для Рыжова.
 
- Я с Васей знаком давно, с 62-го года, - рассказал мне при встрече на кухне у него дома на метро "Аэропорт" дядя Ваня, - и всегда выделял его средь актерской братии. Небольшого роста, сухощавый, резкий, с прищуренными пронзительными глазами на скуластом лице. Говорил, как рубил, всегда четко и точно. Этакий мужик-кремень алтайского замеса. Как-то выпили с ним, поговорили по душам за жизнь, он сказал, что запускается на киностудии Горького с картиной "Живет такой парень". Про Алтай родной будет кино, простых мужиков - шоферов, гоняющих грузовики зимой и летом по опасному Алтайскому тракту. <…> очень Василь Макарыч был наблюдательным человеком. Каждый оборот речи, каждая деталь, каждый лоскуток в одежде у него - на месте. Все потому, что он сам из села Сростки, в чайных на Алтайском тракте часами курил, толковал с проезжающим народом, знал, что называется, не понаслышке об их жизни, заботах, радостях и бедах. Ну, а потом, когда стали выходить книжки Шукшина, я зачитывался его рассказами, не уставая восхищаться тем, до какой же глубины он знает жизнь. Они у меня - одни из самых любимых. Галереей своих "чудиков", я думаю, Василь Макарыч может стать вровень с героями Чехова и Лескова, настолько точно и с какой огромной любовью были выписаны образы простых людей, его земляков.
 
- А когда снимали "Калину красную", - продолжал Иван Петрович, - как это всегда и бывало на съемочной площадке, у Шукшина рождались всякие "нежданчики", как их называл Вася. Мы придумывали по ходу съемки эпизода какие-то детали, не прописанные в сценарии. И <...> они <...> больше всего-то и запоминались народом. <...> как вопрос Егора к отцу Любы, герою Рыжова, буквально вогнавшего его в ступор, - "Колчаку не служил в молодые годы в контрразведке? В головах дырки не делал? Ну, а чего мы так сразу смутились?" А в "Печках-лавочках" роль служаки-проводника, видимо, еще Сталиным и Берией перепуганного, вся изобиловала придумками по ходу работы. Вот поэтому и получился он столь узнаваемым. <…>
 
Наша беседа с Иваном Петровичем проходила на маленькой кухне, в теплой компании с большим фаянсовым чайником. Хотя "у меня с собой было", но дядя Ваня предложил приберечь эту бутылочку коньячку и выпить в его столетие. Вот оно и настало, и коньяк я сохранил, только выпьем мы ее после вечера памяти уже без Ивана Петровича. <…> мы будем говорить, вспоминать Рыжова в его вековой юбилей в ЦДРИ 31 января, куда приглашаем всех его друзей, коллег, поклонников.
 
Тогда мы проговорили с дядей Ваней больше часа. Баранки и печенье на столе как-то незаметно скрылись под ворохом фотографий. Черно-белых, пожелтевших от времени. В большей части - с кадрами из кинофильмов, которые помнит вся страна. И та бывшая - называвшаяся Советским Союзом, и нынешняя - сильно поредевшая Россия... В моем кабинете на книжной полке с того дня поселилась фотография Ивана Петровича. Узнаваемый нос картошкой, смеющиеся светлые глаза в хитроватом прищуре. Белые, как нимб над головой, волосы. Взгляну - так и напрашивается сравнение с мудрецом Сократом...
 
- Вот подожди, Володя, доживу до ста, тогда и возьмемся за мемуары, - шутил тогда дядя Ваня, - а сейчас чего бумагу зря изводить?
 
Восемь лет не дожил до ста Иван Петрович... <…>
 
Слушал тогда характерный глуховатый говорок дяди Вани, смотрел на него и ловил себя на мысли, что сама по себе отпала нужда в "гениальном" журналистском вопросе-штампе: откуда, мол, такая достоверность на экране и в чем секрет потрясающей органичности даже в маленьких, эпизодических ролях, которых - десятки и десятки? Заодно сумел понять и режиссеров, которые в условиях жесткого съемочного графика ради эпизода в своих картинах месяцами ждали Ивана Петровича. Отчего кинокритики, не сговариваясь, в один голос называли его - "шукшинский актер". Почему сам Василий Макарович постоянно утверждал: "Рыжов, как никто другой, органичен манере своего народа". Ждали создатели картин Ивана Петровича, конечно же, не только из-за роли. Появление Рыжова в съемочной группе всегда было знаковым событием. Он становился неким природным камертоном, по которому и настраивался творческий процесс. Для коллег-артистов, особенно для тех, кто помоложе, появлялась прекрасная возможность посмотреть и поучиться. И актерству, и мудрости, и человечности. И сопоставить свои навыки с его умением. Чтобы, что называется, "привстав на цыпочки", подтянуться и не "проиграть" в кадре. Отсюда и уважительное - дядя Ваня <...>
 
Я сам слышал из уст кинозрителей, что Рыжов - не профессиональный артист, а человек из народа, которого просто часто снимают в кино. Кажется, что он попал в кадр прямо с улицы или из соседнего двора. Это ли не высшая оценка для актера? <…>
 
Если просто сказать, что Иван Петрович с младых ногтей был яростный книгочей, значит ничего не сказать. Особых "академиев", если не считать рабфаковскую "театралку" при Театре Революции, он не заканчивал. Но как уверяют те, кто знал его близко, - такого ненасытного "читаку", как он, не встречали.
 
- Всю классику, не говоря уж о сказках, я впервые услышала из уст отца, - рассказывала Татьяна Рыжова. - У нас чтение вслух было настоящим семейным обрядом. Я его дома вообще не помню без книги или газеты в руках...
 
<…>
 
- Здесь - все секреты, - бережно гладил книжный переплет Иван Петрович. - В книгах тебе - и мудрость, и истинность. Та, которую и надо постигать, не лениться. День в день, как "Отче наш..." Чтоб потом - не наигрывать! Не переношу этого ни в жизни, ни в кино. Вот, бывало, разговариваешь с кем-то на съемочной площадке, как водится - про семью, про детей. Глядишь - человек как человек. Говорит нормально, глаза живые... Команда - "мотор!" - все, понеслась... Как подменили! Начинает наигрывать... Именно - не играть, а на-иг-ры-вать! Где он таких видел? Кто в жизни так разговаривает? Бес его знает... Режиссер бедолага, бывало, бьется, бьется, потом плюнет... <…>
 
- Вон у Шукшина в "Калине красной" люди тоже не ангелы, - продолжал И. Рыжов. - И тюрьма там, и горе, и душегубство. Так картина все равно про людей, а не про деньги. Вспомни, как Егор плакал по матери в лесу... Боялся со стриженой головой на глаза появиться. А тут - взгляд человеческий за весь фильм не увидишь. А в картине у Шепитько Ларисы покойной, в "Восхождении"... По "Сотникову" Василя Быкова сняла. Там у актера Плотникова Бориса такие глаза были - начальники из ЦК, помню, вусмерть перепугались! Прямо Христа показывают! А потом гляжу - он уже Барменталь в "Собачьем сердце" с Евстигнеевым... Вот актер! Где он? Сколько раз в день по телевизору мозолят глаза эти "свистящие", "блестящие" и прочие "деепричастные"? (так Иван Петрович "величал" невероятно расплодившиеся за последние годы "поющие трусы". - В. П.). А литдраму наши теленачальники за что похерили? Где спектакли, где классика, русский язык, тот, что был у Андроникова, Лихачева? Ведь как разговаривают сейчас из этого чертова "ящика"? Ей-богу, отроду был русским, всю жизнь в Москве прожил, но своего русского кино теперь не понимаю. Хоть переводчика нанимай. Киллеры, дилеры, бумеры... Я, ей-богу, у артистов наших - мужиков в кино напильника в руках или рубанка уже лет пятнадцать не видел. Все бегают с этими "пукалками" <…> в двух руках, какие-то страсти-мордасти, стрелки-перестрелки... Кто больше народу напугает, тот и призы получает. За лучший художественный фильм, говорят. Одно убожество там, а не художество! Где оно там, их художество, - убей, никак не разгляжу.
 
<…> повидал в своей жизни Иван Петрович и знал про нее столько - дай бог тем, кто сегодня других с экранов учит! После последней встречи с Рыжовым всем, стремящимся в кинопрофессию, в том числе и "телеучителям", спешу повторить его слова: читайте! Читайте, читайте и читайте! Может быть, лишний раз, подержав в руках книжку, не захочется так часто хвататься за "пукалки"?.. Дядя Ваня, с горечью говоря о нынешнем кино, порадовался, правда, тому, что появились интересные молодые ребята - актеры и режиссеры. Хвалил Лебедева, Сухорукова, Миронова, из тех, кто постарше, - Бортко, Рогожкина, Гармаша, Чиндяйкина, Ильина. На них вся надежда. На их фильмы - про человека, а не боевики про его разлитую по земле кровь...
 
Шел я <…> к метро <…> и все яснее понимал, что аскетичная и далеко не изобильная жизнь поистине народного артиста Ивана Петровича Рыжова, к которой мне посчастливилось прикоснуться, была во сто крат богаче и достойнее "крутого бытия" и тех - с "пукалками", и тех - с "мигалками", и еще многих других, сильно повредившихся головой в наши "карусельные" годы. <…> прости их Господи, ибо не ведают, что творят, как сказал на прощание дядя Ваня... Они, к их личному горю, принимаемому за вырванное зубами счастье, так и проживут своей "успешной жизнью", даже не подозревая, что есть в мире то, что никакими золотовалютными запасами не измеряется. Такая вот <…> долгая, чистая и достойная... Когда ни за один прожитый год не стыдно, и нет ни единого дня, который хочешь вымарать из судьбы. А на закате у нее было самое дорогое человеческое обретение - искреннее уважение и любовь людей за труд, доброту и талант. И награда - корона мудреца, из белых, словно январский снег, волос. Как у Сократа...

Источник: Московская правда. — 2013. — 31 01. — № 20. — С. 6.