Анатолий Зверев <…> при жизни стал городским мифом. Он писал стихийно, мощно, <…> Очень часто декламируя при этом стихи. Творчество Зверева стало одной из ярчайших страниц истории искусства советского времени, хотя автор даже не имел законченного художественного образования. Он выручал за картины приличные деньги, хотя на вид был полным забулдыгой. Неопрятность стала его вторым талантом. После смерти фигура Зверева, эдакого юродивого от искусства, обросла мифами, а его работы стали лакомым кусочком для собирателей. Самую изысканную и цельную коллекцию представили к 80-летию Зверева в галерее "Сезоны".
 
<…> ...Как странно видеть картины Анатолия Зверева в роскошных интерьерах галереи "Сезоны" ... Антикварный стол, старинная мебель, официанты — здесь все как в лучших домах Лондона. Сложно поверить, что листы, на которые с восхищением смотрят серьезные джентльмены в дорогих пиджаках, написал нечесаный, неопрятный художник, о появлении которого зловонный запах предупреждал прежде, чем он появлялся в дверях... А может, так только и происходит с гениями — им суждено жить бессребрениками, а после смерти их ждут подлинная слава и признание?...
 
<…> совсем нельзя сказать про Зверева то же, что, например, про Ван Гога: в отличие от голландца первый русский экспрессионист не был обделен вниманием и почитателями. <…> после выставки в 1965 году во французской галерее "Мот" к нему пришла слава, его работы стали покупать. А художник, всегда нуждавшийся в средствах, начал писать на заказ. И уже не все его работы выходили так же легко и непринужденно, как в начале 50-х. Тем важнее значение выставки "По прозвищу "Зверь", организованной куратором Викторией Ступиной, — ведь на ней впервые собраны ранние его работы. Те, которые Зверев сделал до французской премьеры, прославившей его лихую кисть далеко за пределами родины. Их Зверев писал для себя, для души, а не на продажу. Они никогда не показывались в Москве, хотя значительная часть коллекции приобретена у русско-итальянского дирижера Игоря Маркевича, который и вывез большинство ранних работ Зверева за границу. Однако у дирижера, который даже после эмиграции умудрялся часто бывать в СССР и преподавать, была и на родине коллекция работ Зверева. Ее после смерти художника выкупил коллекционер, который впервые показал свое собрание к 80-летию мастера.
 
— Это открытие нового Зверева! — говорит "МК" <…> искусствовед Валерий Силаев. — Многие представляют себе его как популярного у интеллигенции 60-х годов мастера салонного портрета. С определенным архетипом красоты: большие глаза, ресницы, губки бантиком, длинная шейка. А Зверев был другой. Сильных, выдающихся вещей 61–63-го годов практически нет в России. А между тем это был огромный пласт творчества Зверева. Такого класса работы были в большинстве своем вывезены на Запад в начале 60-х и осели в крупнейших частных собраниях Франции, Швейцарии и Германии.
 

Анатолий Зверев появился на свет 3 ноября 1931 года. Его отец — инвалид Гражданской войны, мать — рабочая. Отцом же его художественных стремлений смело можно назвать Леонардо да Винчи, гений которого сослужил маяком для будущего художника. "Я случайно <…> стал художником; учителем я избрал себе Леонардо да Винчи, читая коего, нашел много себе близкого (если, конечно, верить напечатанному в переводах этого гения)" — запишет он в своей автобиографии. Окрыленный творчеством да Винчи, юный Зверев поступает в Московское областное художественное училище "Памяти 1905 года". Однако художнику не суждено было его закончить.
 
— Его отчислили из училища за неопрятный внешний вид, — рассказывает Валерий Силаев. — А как он мог быть опрятным, когда у него было 20 копеек на целый день! <…> Он зарабатывал игрой в шашки. Зверев был великолепный шашист — играл в парке "Сокольники".
 
— Не от отсутствия ли академического образования появилась у Зверева его "фирменная" неординарность?
 
— Я видел его детские рисунки, сделанные в 14–15 лет. Они совершенны. Ему образование не было нужно. Это от Бога. Рисунок был поставлен анатомически точно.
 
Но Зверев не только точно и феерично писал. Настоящим искусством было то, как он это делал. В ход шло все — он писал пальцами, окурками, сигаретным пеплом, веником. Иногда топтал картину, а мог и помочиться на нее... На выставке в "Сезонах" есть работа "Дон Кихот", присыпанная овсянкой! Его живопись — настоящий перформанс, завораживающий и страстный. Валерию Силаеву посчастливилось стать моделью Зверева в свой первый год работы в Третьяковской галерее.
 
— <…> в 1978 году Зверев пришел к нам в Третьяковскую галерею. Сотрудники часто кормили его, давали работу: он писал их. Мы принесли ему французскую бумагу. Анатолий Тимофеевич вылил банку воды на бумагу, взял пучок кистей — 6–7 штук кряду. И, не глядя на холст и кисти, быстро, несколькими движениями — за 3–5 минут — написал акварельный портрет необыкновенной красоты! <…>
 
— Есть мнение: когда художник становится коммерческим, он как будто продает свой талант. Вы согласны, что Зверев кончился как художник после 1965 года?
 
— Его свобода и жажда творческого эксперимента наиболее ярко выражена в работах 1957–1965 годов, когда он был совершенно свободен. В живописных портретах и в серии "Зоопарк" он просто виртуозен. В конце 60-х годов к нему пришла слава — и наступила апатия. Почти каждый хотел иметь его работу, и прежде всего портрет. Именно тогда Зверева начали активно спаивать, таким образом рассчитываясь за его труд. Однажды, в конце 70-х, проснувшись дома у своего друга Сергея Степанова, после попойки, абсолютно трезвый, благородный, бледный, с таким разглаженным лицом, Зверев <...> произнес: "Здесь я никто... Я в этой стране никто... А там меня за гения держат" . Он прекрасно понимал, что на Западе ценят его самого. А в Союзе от него ждут не Зверева-художника, а Зверева — имитатора красивых картинок. Он это осознавал и очень страдал от этого.
 

Зверев был человеком совсем иной формации, чем люди его времени. Он делал такие поступки, которые советскому человеку могли присниться лишь в страшном сне. <…> он мог встать в центре вагона метро и громко, в голос сказать: "А теперь выбирайте: или Ленин, или я!" Мог подраться с милиционерами, которые не раз заставали его пьяным на улицах Москвы. На вид Зверев был неприятным персонажем: носил старые свитера и пиджаки, которые часто отдавали ему заказчики за работу, спал порой в подворотнях, а рубашки всегда носил швами наружу. "Швы давят, говорил он", — вспоминает друг художника Рудольф Антонченко, один из немногих ныне живущих свидетелей судьбы Зверева.
 
— В 1967 году нас познакомил художник Валентин Воробьев <…> — вспоминает Рудольф Анатольевич. — Мы встретились со Зверевым в его мастерской на улице Щепкина, куда Воробьев меня пригласил посмотреть джазовые пластинки, которыми я увлекался тогда. Там я увидел портреты кисти Зверева — они были великолепны. Воробьев мне шепнул: ты закажи — он и тебя напишет. Договорились, и Зверев приехал ко мне в гости. Мы с ним заключили договор: я ему выдаю 300 рублей за четыре работы.
 
— Зверев импульсивно писал — аж брызги краски летели на обои. Ваш дом он тоже испачкал?
 
— Нет, эта история произошла в доме пианистки Оксаны Асеевой, вдовы известного поэта, к которой он часто ездил на улицу Горького. Однажды немцы попросили портрет. Это, как всегда, был перформанс: Зверев взял охапку кистей, окунул в воду — и давай махать кистью! А перед ним немец — такой педантичный, аккуратный. И все эти брызги на него, на окружающих, на обои, везде! Немец вынул платочек, вытерся, но терпел. И тут Зверев как закричит: "Дайте мне тряпку!" Все бросаются искать, а нетерпеливый художник берет и отрывает рукав своей рубашки! Им он размазал краску. Немец <…> доволен остался.
 
<…>
 
<…> гению Зверева многое прощалось. Он был равнодушен к деньгам, хоть и писал на заказ. Не зря Роберт Фальк сказал о нем: "Каждый мазок кисти — сокровище. Художник подобного масштаба рождается раз в сто лет".
 
<…>
 

Был ли Зверев столичным юродивым или только играл такую роль? Определенно был, он даже сам себя называл сумасшедшим: "Больной человек — всегда сумасшедший: перебей ему кости — нормальный это будет человек?! Нет, он обязательно будет пороть всякую чушь!" Он, Зверев, порол то ли чушь, то ли истину глаголил...
 
Выставка "По прозвищу "Зверь" показывает его и как поэта: под каждой картиной — цитата, произнесенная Зверевым. <...> впервые придумала поместить зверевские цитаты под произведениями куратор коллекции и проекта "По прозвищу "Зверь" Виктория Ступина.
 
— Чтобы передать его настоящего, нужно было для начала почувствовать его самой. Я обложилась фотографиями всех работ в коллекции и подолгу всматривалась в них. У меня даже появились фавориты! Например, картина с компанией эдаких "строителей коммунизма" . Жуткие, но трогательные рожи! Так обиженные дети рисуют вредных родителей. А что думал сам художник? И тогда началась работа по поиску всех его высказываний, воспоминаний современников. Незадолго до открытия выставки мне позвонил Валерий Силаев, мы встретились, и он передал мне считавшиеся утерянными дневники и стихи Зверева. <…> Я очень ценю такое доверие и благодарна за возможность впервые показать их людям в рамках проекта "По прозвищу "Зверь". После прочтения этих записей личность Зверева приобрела для меня абсолютную трагическую завершенность. Тогда я рискнула поставить под каждой картиной на выставке соответствующую ей по смыслу цитату художника. И Зверев "заговорил"! <…>
 
<…>
 

Но пережить "обездолие" он не успел — умер 9 декабря 1986 года в своей малогабаритной квартире в Свиблове. Ему было 56 лет. Что стало причиной? Конечно, алкоголь — его любимое средство заводить знакомства и подпитывать миф о себе новыми неожиданными историями. И миф этот, о художнике-бродяге, интеллигенте-балагуре, жив.
 
После себя он оставил больше 30 тысяч работ. Сегодня работ Зверева на арт-рынке еще больше. Его подделывают с завидным постоянством. Его знаменитую подпись "АЗ" не так уж сложно воспроизвести, легкий и стремительный стиль — тоже, хотя никому не под силу писать так экспрессивно и точно.
 
<…>

Источник: Московский комсомолец. — 2011. — 18 11. — № 262. — С. 5.