Вот такие забавные стихи однажды декламировала со сцены народная артистка РСФСР Тамара Семина. <...> этот список ''любимых мужчин'' далеко не полон: талантливая, обаятельная, ироничная, стремительно ворвавшаяся в кинематограф с легендарной ролью Катюши Масловой в картине Михаила Швейцера ''Воскресение'', Тамара Петровна имела многомиллионную армию поклонников.
 
В свои 23 Семина — лучшая актриса года. В 60-х ее портреты на открытках расходятся как горячие пирожки.
 
Ну а в этом году у актрисы двойной юбилей: 50 лет со дня выхода первого фильма с ее участием — ''Два Федора'' (режиссер Марлен Хуциев) и юбилей ... <...>
 

— Тамара Петровна, а правда, что вы могли бы стать не актрисой, а учительницей? Вы ведь поступали в пединститут.
 
— Да, в Калужский педагогический меня приняли без экзаменов. Так получилось, что после 8-го я ушла из школы — в то время последние классы были платные, а нас в семье было четверо, я старшая, и дома сказали: ''Нечего дурака валять, надо идти работать''. А я была, наверное, странная девочка, потому что хотела закончить 10-й класс и поступить в институт. В вечернюю школу брали только работающих, и я умолила директора взять меня, обещая, что обязательно куда-нибудь устроюсь. Директор предложил место библиотекаря: ''Я тебе буду и зарплату настоящую платить, 425 рублей''. Для меня это была космическая сумма. Я была так благодарна ему! И очень старалась: и классы подметала, и подснежники ставила на стол учителям, была и завхозом, и секретарем одновременно.<...>
 
<...>
 
— Небось с мальчишками больше бегали?
 
— Да, знаешь, мне с ними как-то легко было. С девочками тоже дружила, но намного меньше. А с мальчишками веселее: лыжи, коньки, даже в футбол с ними играла — стояла на воротах.
 
— Так в вас же 40 килограммов в девичестве было — вас мячом снести могло!
 
— А я была юркая и, между прочим, сильная!
 

— А правда, что в вечерней школе вам преподавал Окуджава и даже, говорят, ухаживал?
 
— Ну, я расскажу сейчас, что это за история. Такое признание Окуджава сделал в Доме кино спустя много лет. Кажется, Петр Ефимыч Тодоровский спросил его, был ли он в Томку влюблен. Булат Шалвович ответил: ''Кто ж в нее не влюблялся?! Но мне как учителю неудобно было, поэтому я так, любил на расстоянии''. Уже потом он подарил несколько своих повестей, посвященных мне. А еще у нас была смешная встреча в Питере. Мы там были с премьерой ''Воскресения'', сидели в гостях у режиссера Владимира Венгерова. Я не знала, что Окуджава дружил с Венгеровым. Звонок в дверь, я кричу, что открою. Распахиваю дверь, а там — Булат Шалвович. Я испугалась, а он улыбается: ''Том, ты что? Я же тебя к доске не вызываю! Ты ж теперь артистка. Вон какая стала!''.
 
— Песни он не пел на уроках?
 
— Да нет, он даже и не очень-то разговаривал тогда. Он же был изгнанный за 101-й километр, уже хлебнувший жизни. Даже на общую выпускную фотографию не стал сниматься, дабы не оставлять следов. <...>
 
На своих уроках Окуджава закрывал класс и говорил: ''Сегодня у нас по программе то-то и то-то, а давайте-ка мы поговорим просто о жизни''. А ученики у него — чумазые, только что от токарного станка, с синяками под глазами от недосыпа, с бутербродами в газете. И вот он начинал про жизнь, а потом от жизни незаметно поворачивал к Достоевскому, Грибоедову и рассказывал про них так, как будто они его приятели. Его бранили за то, что он не по программе ведет, но ученики его очень любили. Вообще учителя у нас все были просто от Бога. По химии у нас была смешная учительница: она прибаутками объясняла нам формулы, запоминать ничего не надо было.
 
— И все-таки: как же вы из педагогического попали в кино?
 
— Подружка однажды пригласила в драмкружок. Я пришла, как-то там покривлялась, и руководительница сказала, что ''тебе надо попробоваться в артистки''. Я серьезно отнеслась к ее словам, забрала документы из института, наврала там с три короба, что семья переезжает. Мне ответили, что документы отдадут, но обратно уже не примут — место будет занято. Взяла с собой 100 рублей и отправилась из Калуги в Москву. По дороге читала ''Молодую гвардию'' и учила диалог из первого свидания Любки Шевцовой и Тюленина.
 
<...>
 

— Тамара Петровна, вот откройте секрет: как вам удалось сохранить семью среди стольких соблазнов и поклонников?
 
— А как это объяснишь? Ведь никому ж не вобьешь в голову какие-то истины насильно. Ну как, вот вы же говорили друг другу: ''Я тебя люблю!'' Что у вас случилось за 2—3 года? Так у вас была любовь или просто случка? Как объяснить, что надо жить интересами друг друга, заботиться друг о друге? У нас с мужем никогда не стояло вопроса, кто будет готовить или убирать. Кто свободен, тот и готовит. <...> Володя это делал просто шикарно.
 
— Вы встретили мужа во ВГИКе?
 
— Мало того — мы вместе поступали и поступили. Володя Прокофьев был лучшим среди мальчиков, а я среди девочек. Первый год я его терпеть не могла. У него со слухом было не очень, ему медведь на ухо наступил, а нас поставили в пару на танцах. Я все просила, чтобы мне партнера поменяли, а то он все время мне на ноги наступал... В то время не в почете были лица интеллигентные и тонкие, шли больше курносые. На режиссуру Володя идти не хотел, год преподавал во ВГИКе, студенты его обожали. На студии Горького его звали ''король дубляжа'' — он там тридцать лет отработал.
 
<...>
 
— Но вот не поверю, что муж вас не ревновал, молодую, красивую и такую известную.
 
— Ревность была еще какая! Поначалу рвал и метал! А как иначе: все картины у меня о любви, и все мои партнеры по мне с ума сходили — у Жженова даже щека покрывалась мурашками, когда он меня видел. И каждому я объясняла, что лучше мы останемся друзьями, чем будем прятаться от своих семей и потом всю жизнь избегать друг друга. А те, кто меня хорошо знал, говорили обо мне: ''Да это пацанка! У тебя с ней все равно ничего не получится!'' И потом всех моих друзей-поклонников я называла ''мои подружки''.
 
— Да, я читала про ваших ''подружек'': Николай Крючков, Борис Андреев, Всеволод Санаев, Марк Бернес. Вы со всеми снимались?
 
— Кроме Бернеса. Крючков звал меня ''дочей'', а я их всех — ''парнишки''. Бернесу я очень благодарна — он участвовал в уюте моей семьи. Когда Марк узнал, что мы ютимся в маленькой комнатке, которую снимаем, то пошел в какой-то совет и выбил для меня квартиру. Звонит мне: ''Тома, только учти, я на диете, и на новоселье на столе должно быть то-то и то-то''.
 

— Тамара Петровна, раскройте еще одну тайну: как нашим актрисам в советские годы удавалось всегда шикарно выглядеть?
 
— Меня одевал на ''Мосфильме'' наш пошивочный цех, и я им очень благодарна. Когда денег не было, я заказывала у них платья в рассрочку. И иногда, когда приходила за заказом, швеи, посовещавшись, дарили мне эти наряды. Помню, что в ''Крепостной актрисе'' у меня были такие изумительные фасончики — сшитые из простого ситца, но очень интересные. Весь Невский проспект оборачивался, когда я шла.
 
<...>
 
— Правда, что вы никогда не любили краситься?
 
— Да, даже за границей спрашивали: ''Почему у вас такое голое лицо?'' — и за щеки щупали. Я же только чуть ресницы подмажу и иду так. А губы пухлые все равно горят! Вот наши все восторгаются Западом: ''Ах, Катрин Денев!'' А дайте ей пожить недельку, как мы живем, и посмотрим, какой она станет! Наши артисты умудряются хорошо выглядеть безо всяких там золотых нитей и миллионов в кошельках.
 
— Вы говорили, что часто бываете несдержанны на язык. Жалеете потом?
 
— Я как из того анекдота: ''А ты, Вовочка, помолчи''. Вот я как тот Вовочка, который всегда по шеям в итоге получает. Могла бы похитрее себя вести, не быть белой вороной. О сказанном никогда не жалела, но потом противно было. Мне мстили, откладывали звания. За ''Матерь человеческую'' хотели дать Ленинскую премию, но не дали, сказали: ''Подождем, она еще такая молоденькая!'' А мне уже, между прочим, 37 было. Госпремию не дали... Зато народ мне до сих пор шлет телеграммы, и я от него такой заряд каждый день получаю: на рынок придешь — кто мед дарит, кто носки шерстяные, у кого что есть. Жаль только, что мои режиссеры почти все вымерли, и я осталась сиротинушкой.

Источник: Московский комсомолец. — 2008. — 24 10. — № 238. — С. 7.